Интервью Дениса Соколова — эксперта Free Russia Foundation и исследователя CSIS, специализирующегося на Северном Кавказе, включая теневую экономику и институциональные основы военных конфликтов в регионе. О протестах в Северной Осетии, их причинах и перспективах.

— Накануне в Северной Осетии вспыхнул стихийный митинг. Официально было объявлено, что это протест и беспорядки против режима самоизоляции, а как на самом деле?

— Митинг не был совсем стихийным, к народному сходу за отмену режима самоизоляции жителей Владикавказа призывал Вадим Чельдиев, оперный певец из Санкт-Петербурга. Вадим вернулся в Осетию по семейным причинам и в последние месяцы стал настоящим лицом осетинских протестов. Он был задержан за два дня до событий то ли за «распространение заведомо ложной информации о короновирусе», то ли за нанесение побоев сотрудникам правоохранительных органов. (Против Чельдиева возбуждено дело по ч. 1 ст. 381 УК РФ, применение неопасного насилия к представителю власти).
Вадим Чельдиев приобрел популярность в 2018 году, когда случился пожар на заводе “Электроцинк”. В эфирах своих соцсетей он выступал за закрытие предприятия, вел переговоры с Битаровым и высказывался против антинародных местных чиновников и против всех глобалистских заговоров.

Видеобращения Вадима Чельдиева хорошо легли на народную мифологию о том, что все беды связаны с отходом от глубоких «индо-европейских» традиций, — именно из-за этого разрушается экология, пропадает уважение к старшим и женщины ведут себя недостойно. Телеграм канал и инстаграм читают десятки тысяч подписчиков. Чельдиев харизматичный персонаж. Люди на митинге требовали, в том числе, его освобождения.

Активист и хранитель традиций говорит, что пандемии нет, что covid-19 это заговор для обращения простых людей в рабство, что российская власть превратила страну в колонию Запада. Особенность осетинского протеста в том, что вдруг взбунтовался тот самый глубинный народ, мировоззрение которого стыдливо старались не замечать и чиновники, и эксперты, и журналисты. А народ живет в мире, полном неудобных и даже запрещенных идей: экстремизма, разжигания ненависти к отдельным социальным и этническим группам, оправдания сталинизма, в мире, полном конспирологии и ненависти к элитам. Кстати, бойцы ОМОНа, Росгвардии, оперативники ФСБ и многие чиновники живут в том же мире заговоров. Если задать вопрос, боится ли респондент, что во время вакцинации от короновируса его могут чипировать, процент положительных ответов будет примерно одинаковым в толпе протестующих, в строю разгоняющих и в административных кабинетах.

То, чего не смогли за 20 лет сделать оппозиционные политики и гражданские активисты, — разбудить народ, — сделали режим карантина и очевидный административный хаос.

Конечно, путь к этому взрыву был долгим, — доходы населения снижались уже несколько лет, десятилетия падало качество бюрократии, региональные чиновники, местный бизнес и даже криминальные структуры деградировали, в последние годы социальные лифты для амбициозной молодежи остановились. Система держалась на инерции и денежных потоках от продажи нефти. А тут все это разом прекратилось. Таксисты, мелкие предприниматели, их сотрудники, все, кто жил, зарабатывая каждый день на еду, оказались без средств к существованию. Зато во Владикавказе осталось два работающих ресторана, — оба принадлежат главе республики.

Резюме такое. Во-первых, протест во Владикавказе – антиэлитный и анти-модернизационный, поскольку модернизация связывается в представлении людей с интересами элит. Это бунт не только против главы региона Вячеслава Битарова, но и против всей системы в целом. Второе, — этот протест невозможно остановить задержаниями (по итогам 20 апреля задержано 69 человек), мелкими подачками (159 семьям выдали денежную помощь на следующий день) людей можно только раздразнить. Наверное, на какое-то время волну недовольства может сбить отмена карантина.

И в-третьих, — полицию против народного бунта бесполезна, это на «иностранных агентов» и «рассерженных горожан» можно натравить Росгвардию и казаков. Не случайно, одно из подразделений росгвадейцев в Краснодарском крае отказались выезжать на разгон осетинского схода, а владикавказских омоновцев пришлось отправлять с площади в казармы. Они могли запросто присоединиться к протестующим.

— Какие-либо политики стоят за нынешним протестом?

Каких-либо сильных лидеров среди протестующих не было. Конечно, многие политики, и в парламенте республики, и в городе, и среди представителей Осетии в Государственной Думе и Совете Федерации находятся в явной или скрытой оппозиции к Биттарову. Большинство лидеров общественного мнения также настроены против главы республики. Но протест направлен против любой элитной группы. Поэтому политические интриги вертятся вокруг дискредитации потенциальных конкурентов на место главы региона, когда оно освободится. Московским осетинам досталось за голосование (или за не голосование против) по переносу парада Победы на 3 сентября, — дата окончания второй мировой войны совпала с днем траура по жертвам теракта в Беслане.

Но эти политические игры могут оказаться на некоторое время совсем не актуальными. Если протест будет набирать силу, кто-нибудь может попытаться его оседлать, но это будет уже совсем другая история.

— Верно ли, что основные потери в регионе понес малый бизнес?

— Да, в Осетии многие за счет него и живут. Приусадебные животноводство, огороды, сады, фермерские хозяйства, в городах — парикмахерские, рынки, магазины, рестораны, кафешки. С этого живет и мелкий криминал, и полицейские. Тут они с народом. Это всё вдруг закрылось якобы ради борьбы с вирусом. В то же время работают принадлежащие президенту Битарову рестораны. Те, кто имеет административный ресурс, без оглядки забирают себе столько, сколько могут. Работают федеральные «Пятерочки» и «Магниты», федеральные сети хозяйственных магазинов. Они, кстати, тоже воспринимаются как часть антинародного элитного заговора.

— Почему в Осетии появилось много отрицателей вируса, коронаскептиков?

— Тот же Чельдиев раскопал историю, как в больнице умерла женщина от причин, не связанных с пандемией. Представители администрации медучреждения попытались фальсифицировать причину смерти, даже предложили родственнице умершей деньги за согласие. Медикам в регионах платят очень мало, вся система коррумпирована, а тут – прямая выгода. Пятьдесят тысяч рублей за работу с короновирусом медсестре, вдвое больше врачу, контактировать с пациентов в стационаре приходится нескольким врачам и медсестрам. Но, город небольшой, это вскрылось.

И не только это. Можно сколько угодно рассказывать по Раша тудей, что Россия лучше, чем Европа и Америка справляется с вирусом, гонять грозные антивирусные авиагруппы в Италию и Сербию, вещать про братские могилы в Бруклине, показывать кошмар пандемии в Великобритании, но от этого Россия не станет развитой страной. И разрушенное здравоохранение не восстановится. Вирус всё ставит на свои места. Ни организационно, ни технологически российские власти не могут повлиять ни на течение пандемии в нашей стране, ни на количество жертв. Разве что паника и прекращение плановых операций и помощи другим пациентам может добавить пострадавших.
Да, в России меньше зарегистрированных жертв, чем в Италии. Но в Италии средняя продолжительность жизни 85 лет, средний возраст умершего от codiv-19 82 года, а в России продолжительность жизни около 72 лет. То есть большая часть россиян не доживает до попадания в группу риска (после 65 -70-ти лет). В Северной Осетии, кстати, самая низкая на Северном Кавказе ожидаемая продолжительность жизни – 75 лет. Я хочу сказать, что ни в России, ни в, частности, в Северной Осетии, нет реальной социальной базы жестких карантинных мер. В отличие от развитых стран, в которых только в непосредственной группе риска оказываются сотни миллионов социально активных граждан. Реальная экономика домохозяйств в Осетии актуальнее, чем абстрактный риск умереть от отека легких при летальности 0,22%, если верить данным ученных из университета Бонна. Получается, что коронаскептицизм – это тоже антиэлитное, даже антизападное явление в Осетии. И оно легко может охватить другие россиские регионы. 

— Почему демонстранты во Владикавказе митингующие требовали назначить новое, временное правительство во главе с Виталием Калоевым?

(Калоев — архитектор, депутат собрания представителей Владикавказа. Стал известен в 2004 году, когда убил швейцарского авиадиспетчера, которого считал виновным в авиакатастрофе, унесшей жизни его жены и двоих детей).  

— Именно потому, что мы имеем дело, прежде всего, с протестом против элит. Колоев воспринимается, как человек из народа. А во-вторых, это еще и антизападный, антимодернизационный протест. Kалоев по традиции разобрался с виновником смерти своих близких, несмотря на то, что нарушил законы европейской страны и отбыл тюремный срок. В духе «народных традиций» он всё правильно сделал, поставив месть выше правосудия. Так то он символ бунта получше Вадима Чельдиева.

— Сам Калоев не поддержал это требование, на него могли надавить?

— Не знаю, почему отказался в данном случае Колоев, это нужно у него спрашивать. Но он, скорее символ антиэлитного восстания, чем бюрократ. Такому символу место на улице, а не в кабинете.

— Какие действия федеральных властей привели к такому взрыву возмущения?

— Российские чиновники отреагировали на эпидемию совершенно неадекватно и непоследовательно. По инерции начали действовать как в Европе. Но в Европе государство дает деньги потерявшим работу, а Россия сейчас несет серьезные финансовые потери из-за падения нефтяных цен и неудачной игры в нефтяной покер Игоря Ивановича Сечина с саудитами. Мне кажется, ещё рано говорить про конец эпохи путинизма, но это явно начало конца. Времена, когда Путин был признанным народным лидером, когда он был эффективным арбитром для элитных групп, когда он был нужен для распределения нефтяной ренты, а власть и деньги делали его харизматичным — заканчиваются вместе с нефтяной рентой и народной любовью. Он испуганный и не знающий, что делать 67-ти летний, оторванный от реальности бывший полковник, который в группе риска высокой летальности от codiv-19. То, что эта правда вдруг стала очевидной, — не столько ошибка, сколько неразрешимая проблема для Кремля. Народ перестал видеть вождя, — он видит беспомощного коррупционера. Люди и раньше это знали, просто пользовались другой оптикой.

Вся эта «унитарная федерация» посыпалась, регионы вынуждены действовать сами без денег и умения. И “залить” проблему деньгами уже не получится, денег нет.

— Путин заявил, что дает свободу действий губернаторам по борьбе с пандемией, мол, каждый в своем регионе лучше знает, что делать. 

— Этот кризис и показал, насколько вертикаль власти в России оказалась гнилой. Была иллюзия мощного государства, но внутри все прогнило.  Пандемия — тяжелое испытание для режима, и она ставит все на места. Как война, которая одна показывает, что стоит армия, так эта встряска показывает, что из себя представляет российское государство. Это проблема не только России, но других слабых государств на постсоветском пространстве. 

— В России конституционный кризис, и нефтяной, плюс эпидемия. Тройной удар.

— Да, идеальный шторм получился. Даже если бы у федерального центра вдруг нашлись деньги, их просто не смогли бы донести до людей. Потому что вся бюрократическая верхушка понимает, что материальные блага истощаются, а потому будут “рвать на себя” по дороге. Сложится ситуация как при развале СССР, когда фонды выделяются, но “земля не долетает до ямы”, её крадут на лету. Сейчас чиновники будут воровать сколько смогут, без ограничений. Вместе с теми, кто должен их ловить. 

— В Осетии больше, чем в других регионах России памятников Сталину, там немало верящих в коммунизм, на автомобилях и домах нередко встретишь красный флаг или герб Союза. Эту идеологию возьмут на вооружение протестующие?

— Думаю, так же все и будет. Перемешается традиционализм, коммунизм, антикоммунизм, антиглобализм, сталинизм и антисталинизм, потому что на этот раз пострадало много людей разных убеждений. И убеждения не так важны. Это протест, повторюсь, против элит. Мифология – второстепенное дело. Люди не верят местной власти и нынешнему государственному строю. Предприниматели, чьи заработки держались за счет хороших отношений с властью, с муниципалитетами, их лишились. Их интенсивно выпиливают крупные игроки и сетевой ритейл, крупные сельскохозяйственные холдинги, которые забирают землю. Такая же ситуация в Кисловодске. Три тысячи таксистов простаивают, а двести «своих», с разрешением от администрации, работают. Да почти во всех регионах так.

— Осетинский протест будет развиваться? Какова перспектива?

— Показательно, что осетинские информационные ресурсы, даже оппозиционные, не поддержали протест. Все на уровне «власть и народ друг друга не поняли». Получается, что отчуждение растет не только между властью и населением.

Я не думаю, что будет развиваться в Осетии, но он никуда не денется. Протестное настроение будут расти. У людей забрали деньги, власти показали  недееспособность. В других регионах тоже есть протестные настроения.А власти на местах карантин отменить не могут, они не настолько смелые. Впрочем, гайки скоро начнут развинчивать, иначе все взорвется. 

— Чечня имеет протестный потенциал?

— Конечно имеет, он просто пока не может реализоваться. У главы Чечни Кадырова есть своя гвардия и несколько сотен людей, которые также работают с разными отделами разных спецслужб. Его люди прекрасно понимают, почему он сидит на своём месте и любого из приближенных Кадырова можно легко арестовать. У чеченской верхушки очень тонкая сеть, которая контролирует финансы через созданные еще при Кадырове-старшем сети поддержки. Это не государственная структура, а криминальная, которая контролирует деньги, государственные институты и публичных людей. Впереди немалые бюджетные потери. Летом в Чечню не приедут на каникулы десятки тысяч чеченцев из Европы и не привезут и деньги. У Кадырова обострились отношения в Москве, — он втянут в ту драку, которая разгорается в столице на фоне «идеального шторма».

— И все, кто за что-либо извинялся при Кадырове, выйдут на улицу с другими словами и действиями?

— Кто извинялся, тот будет особенно радикален, наверное. Это будет не завтра, но может случиться когда угодно. И я не думаю, что в Чечне массовый протест будет выражен мирным митингом.

— В Дагестане тоже под предлогом нарушения карантина задержали правозащитника, и под видеокамеры в полиции сломали ему нос. Почему народ не протестует?

— Политическое и гражданское поле зачищено. Народ не готов защищать активистов, он не воспринимает их своими. Это очень неприятно. Если сейчас протест в Дагестане или другом российском регионе станет массовым, это не будет тот, похожий на Болотную или Сахарова мирный митинг и шествие, это будет то, что было 20 апреля во Владикавказе – не про демократию, а про месть и про передел, к сожалению.

— События во Владикавказе можно назвать беспорядками, как называют другие подобные выступления на Кавказе?

— В России по большому счёту нет беспорядков, есть гражданские или корпоративные мирные протесты. На Северном Кавказе у каждого подобного выступления своя специфика. Митинги в Ингушетии, протест в Дагестане, черкесское движение, сход в Осетии. Везде свой дизайн. В Ингушетии была группа общественных активистов, их всех задержали, лидеров закрыли надолго кроме тех, кто смог уехать. Эти люди независимы от корпоративных структур и власть не понимает, что с ними делать. Они показали свою гражданскую позицию. То, что иногда называют “гражданской нацией”. Протест в Кабардино-Балкарии и Осетии содержит много архаики, исторических мифов, там другая повестка. При этом в Кабардино-Балкарии еще год назад не было такого антиэлитизма, который мы сегодня наблюдаем в Осетии. Традиционализм служит разными целям. Все очень разное.

— Какие варианты решения этой проблемы у российского правительства? 

— Думаю, у правительства сейчас нет никаких вариантов. Оно себя лишило возможности маневрировать. Деградировавшая бюрократия не готова ни к каким политическим проблемам. Москва может максимально быстро снять ограничения, связанные с карантином. Это позволит выиграть время. Трансформация политической системы неизбежна, но Путин и его окружение взяли и укрепили власть силой, отступать им некуда. Они страну просто так не отдадут. Вопрос – что родится из этой бури. 

— Как может гражданское общество поддержать это движение?

— Солидарностью. Например, активистам в Питере и Москве более спокойно и внимательно отнестись к тем различиям, которые есть между ними и гражданскими активистами на Кавказе. Может быть, имеет смысл, гляда на Кавказ и получше разобраться в себе, что у нас происходит, какие реально интересы и идеи движут людьми в Москве и Санкт-Петербурге. Мне кажется, это было бы правильно сейчас. Ну и придется кому-то из гражданских активистов превращаться в политиков.

— Чем может помочь запад в этой ситуации в протестах?

— Возможно, поддержкой «новых горожан», которые теперь есть не только в городах, но и в селах из-за социальных сетей и доступа к смартфонам с интернетом. Это сравнительно новая социальная группа. Она уже привела к власти и позволяет удерживаться в очень сложных условиях Николу Пашиняна в Армении. Они были частью украинской Революции достоинства. Московские протесты лета 2019 года напугали и обескуражили власть. Новые горожане ориентированы на независимость от корпораций и корпоративного государства, они сами хотят строить свою жизнь, они уже живут в глобальном мире, они не хотят в идти во власть, потому что они не видят в этом политики, — только унылую конъюнктуру.

Новые горожане являются одновременно заказчиками и рабочим телом конструктивных перемен. Они и есть точка опоры, с помощью которой постсоветский глубинный народ, со всеми своими фобиями и конспирологией, может быть организован в современное государство. Никакой новый Путин со своими технократами — чиновниками этого сделать не сможет.

Продуктивность ориентированной на современный глобальный мир молодежи была очень хорошо показана в 2018 – 2019 году ингушами, которые смогли из гражданских активистов вырасти в альтернативную политическую элиту.

Мне кажется, стоит обратить внимание на этих людей. Они не проходили через просветительские программы девяностых и двухтысячных, они только-только появились, совсем недавно выросли. Но они не хотят быть “пассажирами”, они хотят рулить сами, они не будут жить так, как уже привыкли жить их родители. Для них, и в новых условиях, наверное, нужны новые формы работы, которые еще предстоит найти.