Владислав Иноземцев

Директор Центра исследований постиндустриального общества, политолог

Росiя це Європа!

Почему противопоставление России Европе ошибочно.

По мере того как противостояние России и Украины усиливается, а сама Россия превращается в подобие монархии, где Иван Грозный время от времени пускает «порулить» Симеонов Бекбулатовичей, среди тех, кому наша страна небезразлична, распространяется мысль о том, что Рос­сия – это не Европа, а самая что ни на есть Азия, Тартария, Орда и т.д. По понятным причинам особенно часто такие предположения выска­зываются в странах Балтии, Украине и в бывших советских сателлитах, не забывших пока все прелести «внешнего управления».

В отличие от многих моих соотечественников, подобные эпитеты меня не коробят – я вполне понимаю то опасливо-пренебрежительное отношение к России, которое сформировалось у ее соседей. Российские власти вполне достойны того, чтобы обвинять их в целом ряде военных преступле­ний. Особого уважения со стороны тех, кто соблюдает нормы междунаро­дного права, они не заслуживают. Однако мне кажется, что рассказы о российской «азиатскости» совершенно умозрительны – и, что более важно, уводят внимание от многих важных моментов, в результате чего понимание сущности современной России (и того, как ей следует противостоять) оказывается ложным и порождает лишь ненужные иллюзии.

Утверждение о том, что Россия – азиатская страна по своему менталитету, образу мышления и жизни и даже структуре управления, совершенно безосновательно. Это даже не евразийская страна (чего хотелось бы Владимиру Путину). По индивидуалистическому менталитету ее насе­ления, ее куль­туре, образу восприятия действительности, набору ценностей и интересов граждан – это вполне европейское общество. Россияне вовсе не тянутся к Азии, не отправляют своих детей учиться в Шанхай и Сингапур и не скупают недвижимость в Пекине или Улан-Баторе. Европейскость россиян в Хабаровске и Иркутске заметна куда более явно, чем в Рязани и даже Калининграде – потому что местным жителям яснее виден весь контра­ст с Азией. Мало кто из москвичей испытывает экстаз от перспектив братания с Таджикистаном и Киргизией – партнерами России по Евразийскому союзу. Даже пресловутая покорность россиян власти может рассматриваться не в качестве «тяжелого наследия» предшествующих столетий, а как воплощение оп­тимальной стратегии индивидуального выживания в авторитарной среде. Я не знаю ни одного человека, который приехал бы в Россию из не входившей ранее в советскую зону влияния страны и назвал бы эту цивилизацию азиатской.

Пытаясь изобразить Россию Азией, сторонники данного подхода используют единственный приходящий им на ум логический инструмент, позволяющий еще теснее ассоциировать самих себя – реальных, потенциальных или воображаемых жертв российской агрессии – с Европой и воззвать к Европе (и шире – к Западу) о поддержке. Но пока Европа не горит же­ланием вовлекаться в серьезную конфронтацию с «Азией» – и имеет к тому очень серьезные основания.

Важнейшим из них является то, что в сфере внешней и военной политики Россия – это абсолютная Европа, только для правильного ее понимания нужно изменить ракурс: сменить его с пространственного на времен­ной. Войны и насилие творили не только «азиаты» – европейцы преуспели в этом намного лучше. Неужели то были монголы или исламские экстремисты, кто меньше ста лет назад десятками тысяч расстреливал невинных людей в Бабьем Яру и отправлял их в газовые камеры в Аушвице? Разве азиаты по нескольку раз делили между собой Италию и Украину, Польшу и Германию? Боюсь ошибиться, но в большинстве регионов Азии даже не слышали в далеком прошлом о таких религиозных войнах, в которых запросто могли быть вырезаны целые города, да и о кострах инквизиции тоже. Не европейцы ли создавали коалиции для подавления восстаний и революций, проводили конг­рессы, на которых делили сферы влияния как в самой Европе, так и в Африке, Индии и других регио­нах? Вопросы можно продолжать.

Европа столетиями была местом, где случались кровавые войны, зарождались человеконенавистнические идеологии, за спиной народов на поко­ления решались их судьбы. И Россия – это совершенно европейская страна: ее политический, и, что очень печально, в значительной степени интеллек­туальный класс бредит возвращением в европейское прошлое – к Священ­ным Союзам, направленным против «цветных революций»; к «новой Ялте», закрепляющей очередной раздел мира; к нерушимому Вестфальскому суверенитету, позволяющему властителю выбирать своим подданным рели­гию, вершить суд и применять по отношению к ним любое насилие. Если кому-то приятно, можно говорить, что в России сейчас проявляется отрыж­ка коммунизма, а можно называть ее и фашистской страной. Но ни в коем случае не нужно забывать, что доктрины и коммунизма, и фашизма появились не в Азии.

Владимир Путин не собирается превращать европейцев в азиатов. Он «всего лишь» призывает их вернуться в их же собственное прошлое, снова сделать упор на Realpolitik («реальной политике»), отбросить «ценности» и задуматься о выгодах, смелее распоря­жаться судьбами стран и народов, оказавшихся в тот или иной момент слабее лидеров. Если его пропаганда и резонирует в сознании многих евро­пей­цев (замечу – не азиатов, где какая-либо увлеченность путинизмом отсутствует), то только потому, что эта риторика для них вполне понятна и хорошо знакома по прежним страницам собственной истории.

Противопоставление России Европе ошибочно. Это самообман, которым люди пытаются убедить самих себя в том, что Россия слаба, находится в начале распада, а в случае ее военного столкновения с «настоящей Европой» результат будет похож на битву при Омдурмане. Пока, однако, мы видим нечто совершенно противоположное – и поэтому я бы советовал коллегам из Прибалтики, Украины и центральноевропейских стран признать, что на­чинается не новая борьба между Востоком и Западом, а противостояние ме­жду прошлым и настоящим. «Фронт» этой борьбы проходит не на востоке Украины, где, по словам президента Петра Порошенко, его народ защищает Ев­ропу от Азии, а в сознании самих европейцев и американцев, которые все чаще задумываются о том, нужно ли и далее придерживаться «ценностных» и «общечеловеческих» мотивов, или лучше вернуться к Realpolitik на деле, а не на словах.

Сегодня в основе «новой холодной войны» лежит противостояние старой и новой европейскости – причем в условиях, когда восторженно-ценностные подходы, доминировавшие в 1990-е и 2000-е годы, потеряли свою привлекательность. Политический реализм à la Путин и Трамп имеет высокие шансы на то, чтобы стать новой доминантой в международных отношениях. И если это так, то странам, попавшим в очередные геополитические раз­ломы на карте Европы, нужно не рассуждать о правах человека, а готовиться к тому, чтобы встроиться в эти реалполитические конструкции. Для этого нужно больше думать о том, чем эти страны могут быть полезны великим державам, а не о том, какую помощь они хотят у них выпросить; о том, как собственными силами противостоять агрессору, а если сил недостаточно, то на какие рубежи временно отступить; о том, наконец, как «столкнуть лбами» новоявленных авторитарных вождей, мечтающих о новом мировом порядке. Сейчас все перечисленное выходит на первый план, и элитам государств, оказавшихся на территории постсоветского пространства или в непосредс­твенной близости от нее, необходимо время от времени задумываться о будущем так, как если бы они жили не в XXI, а в XIX веке.

Потому что если и дальше делать вид, что Европа прочна и едина, что она вот-вот сплотится для отражения агрессии, исходящей из «Азии», то можно дождаться того, как политики в Москве и Вашингтоне (а к ним, вероятно, со временем присоединятся и их коллеги в Берлине и Па­риже) решат будущее этих стран без особого участия их народов. Это решение может оказаться для многих крайне неприятным – но если оно случится, то оно будет очень несовременным, но, увы, вполне европейским.

Данный текст был впервые опубликован на сайте Intersections.