В субботу 19 мая в Москве сторонниками Алексея Навального была учреждена партия «Россия будущего». Сам Навальный отбывает административный арест за «повторное нарушение порядка организации публичного мероприятия» при проведении 5 мая 2018 года митинга «Он нам не царь» (всего по стране было арестовано около 1500 человек).
21 мая в Нальчике около 15 тысяч черкесов – впервые в таком количестве после начала 1990-х – вышли в честь дня памяти павших за свободу Черкесии на улицы (у черкесов есть исторические и современные претензии к российской власти).
Большинство участников и митингов Навального, и шествия памяти в Нальчике, судя по видео, родились после середины 1980-х и социализировались в соцсетях со смартфонами в руках. Сейчас они составляют примерно 30%, а к концу новой путинской каденции составят более 60% трудоспособного населения. Они будут хотеть жить в другой России.
Чтобы жить в другой стране, и тем, кто за демократию, и тем, кто за свободную Черкесию, и еще многим другим людям придется договориться друг с другом напрямую, без посредников в Кремле. Более того, чтобы это стало возможным, в новом общественном договоре должны участвовать региональные элиты – те, кто контролирует финансовые потоки, активы и насилие в субъектах Федерации.
Региональный бизнес, криминал и силовики – по сути бывшие или действующие бандиты – могут, в свою очередь, претендовать на политический и экономический суверенитет, только если их поддержат граждане. Ниже – попытка ответить на три вопроса: почему силовые предприниматели должны быть вовлечены в модернизацию, зачем им это надо и как это может выглядеть на практике.
Хорошо вооруженные джентльмены
Политическая модернизация не случится, если просто принять хорошие законы. Нужно еще заставить вооруженные элиты соблюдать правила. А это до сих пор получалось, если очень грубо, только двумя способами.
Первый. В результате военной и политической конкуренции примерно равных противников, как писал Чарльз Тилли, организованная преступность создает современное государство. Как в Западной Европе или в Северной Америке. Развитая демократия, в итоге, стала продуктом конкуренции стационарных бандитов и институционализации организованной преступности через политические машины, в том числе профсоюзы. Это долго и дорого – этим путем шли пионеры, потому что у них не было других вариантов, и они, вольно или невольно, создали современный открытый социальный порядок.
Второй. В результате присоединения к чужой, уже построенной, например, первым способом, юрисдикции с принятием правил всеми социальными группами интегрируемого в демократический мир общества. Включая и силовиков. Это может происходить в ходе оккупации и отстранения от власти военной аристократии (как Япония после оккупации США) или добровольно, например, в результате ухода из СССР трех прибалтийских республик. Этот транзит национальными элитами и почти всеми социальными группами воспринимался как возвращение в свою собственную историю. Уже в начале 2000-х годов бывшие бандиты и силовики в русскоязычной эстонской Нарве превратились в законопослушных предпринимателей и публичных политиков. Некоторые даже предпочли отсидеть в тюрьме, но остаться в европейской юрисдикции – нормы и институты были в значительной мере заимствованы у ЕС.
Грузия – показательный пример, где реверс после политического поражения Михаила Саакашвили обнажил социальную механику транзита. Саакашвили успел консолидировать часть элиты вокруг идеи импорта хороших институтов и интеграции с ЕС, даже временно перехватил монополию на насилие у организованной преступности. Но, к удовлетворению Москвы, Бидзине Иванишвили удалось – с помощью заинтересованной в реванше старой политической и криминальной элиты (связанной и с российской организованной преступностью, и с грузинским духовенством), используя институт выборов, грубые ошибки конкурента и постсоветский инфантилизм части гражданских активистов, – заморозить грузинские реформы и выдавить команду Саакашвили из грузинской политики.
Украинские реформы пока тоже выглядят как вынужденные уступки администрации Петра Порошенко гражданским активистам и предпринимательским организациям в условиях военного времени и давления союзников из ЕС и Северной Америки. Криминал, связанный все с той же российской организованной преступностью, и силовики остались на стороне коррумпированной бюрократии.
В России колея еще глубже, а реальных сил за пределами правящего класса, таких как предпринимательские сети в Украине, практически нет. Единственная действующая политическая машина в стране – региональные управления ФСБ, контролирующие следствие, силовиков, суды, криминал, чиновников – в том числе губернаторов, сидящих на финансовых потоках, – и крупный бизнес. По методам построения и деловой культуре это похоже на организованную преступность, захватившую государство, общество и даже глобальные бизнесы.
Поэтому условия политической модернизации равны условиям изменения правил поведения в этом обществе хорошо вооруженных джентльменов, если перефразировать Бенджамина Франклина. Следующий вопрос – зачем вооруженным джентльменам это нужно?
Зачем бандитам демократия
«Чекистский орден», подчинивший и суды, и полицию, и организованную преступность – это совершенно новое государство, это и не СССР, и не криминальная постсоветская Россия. Это полицейский порядок, в котором монополия на насилие по факту делегируется руководителям региональных управлений ФСБ. Они крепко держат всех, от губернаторов до владельцев автозаправочных станций, под угрозой уголовного преследования. Если нужно прямое физическое насилие по отношению к активистам – есть отдел по противодействию экстремизму. Если нужно применить насилие по отношению к публичным фигурам или даже по отношению к самим представителям силовой бюрократии – есть неформальные частные армии.
И бизнесу, и криминалу это не очень нравится. Дагестанский предприниматель говорит, что еще когда «в Москве в любой мало-мальски коммерческой структуре, с которой приходилось сталкиваться, стали появляться люди, которые представляются бывшими офицерами КГБ (ФСК, ФСБ), ГРУ и т.д. и даже действующими… – стало понятно, что капитализма здесь не будет, будет бандитизм развиваться под разными соусами, в законе, не в законе, но капитализма не будет. Экономическими категориями мыслить смысла нет».
Региональный бизнес постепенно обескровливается. В начале 2000-х у регионов забрали углеводороды, черную и цветную металлургию, лес и удобрения, в 2010-х забрали производство водки, электросети и газораспределительные сети, теперь забирают сетевой ритейл, аграрное производство, залезли в карман к дальнобойщикам и подумывают о самозанятых. Как образно сформулировал знакомый собственник небольшой сети розничных магазинов: «тебе как будто открыли кровь маленьким надрезом, она вытекает и ты медленно слабеешь, ресурсов все меньше, нечем сопротивляться». Из-за деградации малого и среднего бизнеса коррупционный доход всей системы на региональном уровне снижается. Единственный источник доходов – бюджетные подрядные работы. Но и здесь Москва вводит внешнее управление. Губернаторов и мэров сажают, вместо них присылают молодых бюрократов из кадрового резерва или бывших охранников. Это связано со сменой поколений в путинском окружении, которое уже вступило в период политического дожития. Путин пытается поднять ставки, заморозить весь «русский мир» и обменять его на вечность. Этот лед становится хрупким, что, на мой взгляд, опаснее для режима, чем умеренное падение цен на нефть или митинги против токсичных свалок.
Владельцы или бенефициары ликвидных активов в регионах – электросетевых компаний, ритейла, сырьевых производств или агропромышленных комплексов – теряют и активы, и возможность передать собственность по наследству. Они либо в бегах, как Ахмед Билалов или Евгений Чичваркин. Либо распродают активы, как Сергей Галицкий, как водочники и владельцы интенсивных садов из Кабардино-Балкарии, как владельцы частных сервисных нефтяных компаний из ХМАО. Либо в сизо, как Вячеслав Дерев или братья Магомедовы. Либо только отсидели, как Магомед Каитов.
Понимают они это или нет, но для региональных элит и крупного бизнеса единственная возможность не просто сохранить активы, но выжить и передать что-то следующему поколению – это демонтаж политической системы, который можно условно разделить на два такта.
Первый такт – децентрализация. Латифундистам на юге России проще договориться с сельскими общинами, а организованной преступности – с выборными мэрами и губернаторами, с профсоюзами крупных предприятий. Они нужны друг другу. Региональным политикам, общественным и гражданским активистам без защиты вооруженных джентльменов просто не выжить. Это очень быстро понимают на Северном Кавказе, где помогают родственные и земляческие связи, но постепенно будут понимать и в других регионах.
Второй, – и это очень важно понять, – передача независимым судебным и силовым институтам функции защиты личности, частной собственности, контрактов, гражданских свобод и прозрачных выборов. Прямой импорт институтов сегодня стал возможен из-за развития коммуникаций, а выбор хороших институтов перестал быть политическим вопросом. Прозрачный и справедливый суд, защита собственности и гражданских прав – это не вопрос политики, это атрибут современного общества, как смартфон, подключенный к интернету.
Росгвардейцы в шлемах и казаки с нагайками только для старшего поколения могут быть символом государства. Для молодежи – это зоопарк с реликтовыми животными, а митинг – просто опасное сафари. Модернизация в головах произошла, а необходимые институты есть на рынке – и реестры собственности, и системы защиты контрактов на блокчейне, и хорошее образование, и здравоохранение, и финансовые сервисы. Совершенно не обязательно изобретать свой смартфон в каждой деревне.
Региональные элиты и корпорации будут вынуждены, как когда-то прибалтийские республики, сбежать от архаичного спрута в современную юрисдикцию вместе с курирующими их генералами ФСБ – либо исчезнут.
Контракт на захват
Путинская администрация вынуждена менять политиков в регионах на скаутов из программы «кадровый резерв» и бывших охранников, пытаясь создать безопасную среду для своих наследников. Вокруг этих варягов либо люди, которым нечего терять, либо молодежь, которая хочет строить свои политические проекты.
Это и местные авторитеты, у которых уже отобрали или прямо сейчас отбирают активы, и выкинутые из власти мэры и главы муниципалитетов, которым не нашлось места в «Единой России», и разоренные предприниматели. И еще есть целый букет протестных движений, которые легко мобилизовать.
Вооруженные джентльмены, бизнесмены и лидеры протестных движений обладают полным набором компетенций для перехвата управления любыми расположенными в регионах активами – от муниципалитетов и сельскохозяйственных предприятий до алюминиевых заводов и сервисных компаний в нефтедобывающих регионах. Поэтому схемой экономической децентрализации и перехвата монополии на насилие будет описанный Де Сото контракт на захват политических, производственных и инфраструктурных активов.
Например, в Кабардино-Балкарии это может выглядеть так. Допустим, есть несколько тысяч гектаров бывшей колхозной земли, которую близкий к республиканским властям предприниматель получил в аренду на 49 лет, за бюджетные деньги построил на ней интенсивные сады и роздал бедным фермерам в аренду. Жители аула недовольны тем, что остались без земли. Со стороны представителей федеральных силовиков для латифундиста актуальна угроза рейдерского захвата – на него заводят уголовные дела, пытаются арестовать имущество, расходы на откуп растут. Но можно выйти из-под прямого давления силовиков, если вместе с общественными активистами организовать массовые акции и под давлением народа вывести землю из юрисдикции республики. Например, провести паевую приватизацию и создать коллективное хозяйство. Латифундисту, конечно, придется договариваться уже с общиной – но у него там родственники, у него есть на это деньги, его знают фермеры, а его маленькая служба безопасности превращается в ядро национального движения.
Есть живые примеры, когда в Дагестане муниципалитет получил компенсацию за затопление своих земель под водохранилище ГЭС, потому что глава вынес вопрос на обсуждение общины, и ни силовики, ни криминал не решились пойти против нескольких тысяч рассерженных мужчин и женщин. Теоретически алюминиевые заводы РУСАЛа и сервисные компании севера Западной Сибири мало чем отличаются от колхозов. Если вооруженные люди вдруг оказываются на стороне профсоюзов или протестующих против свалки, технократам из кадрового резерва придется нелегко. Мультипликация таких практик и есть децентрализация де-факто.
Именно региональные криминальные сети, связанные с ними предприниматели и лидеры протестных движений являются потенциальной политической машиной децентрализации. Парадокс в том, что все, что может предпринять Москва, будет только приближать демонтаж полицейской системы.
Триллионы на поддержку инфраструктуры и социальной сферы, обещанные Путиным на здравоохранение, образование, инфраструктурное строительство, будут освоены (украдены). Эти деньги региональные игроки либо выведут в офшоры, либо пустят на реприватизацию активов в свою пользу. В любом случае произойдет изменение баланса сил.
Вызванные внешнеполитическими авантюрами санкции против российских компаний, в том числе и антисанкции, разрушают корпоративное управление финансами, уменьшают стоимость активов, облегчают перехват управления из-за возвращения офшорных схем выведения доходов, делают активы привлекательными для инвесторов из-за дисконта. Например, подешевевшие РУСАЛ или «Роснефть» могут быть выкуплены по частям региональными игроками совместно с глобальным бизнесом и защищены международным правом и «штыками» на земле.
Технический прогресс с его глобальным образованием, рынком, интернетом и непобедимым Telegram стирает границы и обесценивает локальный политический суверенитет. Современные финансовые и юридические инструменты позволяют почти любому игроку уйти на глобальный рынок и в более прозрачную юрисдикцию. Страховые компании, пенсионные фонды, реестры собственности, образовательные программы и даже медицинские компании могут находиться в любой точке земного шара. А чем меньше государство будет посредничать при распределении общих и коллективных ресурсов, тем дешевле это будет обходиться населению. Присоединяющиеся к глобальному рынку и глобальной юрисдикции регионы и сетевые сообщества могут иметь меньшие издержки на политические институты, чем старые демократии, а старые демократии могут успешно торговать своей юрисдикцией.
И последнее. На модернизации постсоветского пространства можно много заработать. Этот аргумент на практике гораздо сильнее, чем любые гуманитарные цели. Как только откроется этот огромный, с потенциалом роста на сотни процентов и на сотни миллиардов долларов, рынок джентрификации институтов и инфраструктуры – никакой архаичный криминальный режим не сможет противостоять свободному капиталу.
Получайте свежую аналитику, мнения и анонсы всех наших мероприятий в Telegram: https://t.me/freerussiahouse.