Публикуем третье интервью из нашего цикла «Нежелательные», посвященного особому типу политических преследований в РФ. Ранее в вэтом цикле вышли: интервью с активистами «Открытой России» Анастасией Шевченко и интервью с Яной Антоновой.

19 августа начались судебные прения по уголовному делу в отношении активистки из Краснодара Яны Антоновой. Обвинение запросило для нее 240 часов обязательных работ. На этом же заседании выяснились новые обстоятельства. В результате на 22 сентября назначено очередное заседание, на котором будет возобновлено судебное следствие и начнутся новые прения. 

Напомним, что Яна Антонова  — одна из фигурантов уголовного дела за участие в деятельности нежелательной организации. Таковой правоохранительные органы считают движение «Открытая Россия». Мы уже публиковали подробное интервью с ней в рамках цикла «Нежелательные». 

 Мы договорили также и с одним из ее адвокатов Ильей Новиковым. О том, почему статья 284.1 УК РФ не соответствуют понятию «право», что ее ждет в будущем, какой доказательной базой обладает обвинение и какова позиция защиты по делу Яны Антоновой в нашем интервью (Илья Новиков участвовал не во всех заседаниях по делу Антоновой. С введением карантина он находился в Украине по рабочим делам и по-прежнему пребывает там. Поэтому за некоторыми пояснениями автору пришлось обратиться к координатору «Правозащиты Открытки» Алексею Прянишникову. — ред.). 

СПРАВКА

Новиков Илья Сергеевич — российский адвокат, экс-игрок телевизионного клуба «Что?Где? Когда?». Среди его доверителей была украинская военнослужащая Надежда Савченко. Также являлся адвокатом чеченского правозащитника Оюба Титиева. Еще одним его клиентом был капитан катера «Бердянск», участвовавшего в Керченском инциденте, Роман Мокряк. В октябре 2019 года присоединился к к команде адвокатов экс-президента Украины Петра Порошенко.

Илья, Вы вступили в это дело по своей инициативе?

Меня пригласили. Адвокаты вообще не должны вступать в дело по своей инициативе. У нас это не принято. Считается правильным, чтобы адвоката приглашали. 

За пару недель до разговора с вами мы брали интервью непосредственно у вашей подзащитной Яны Антоновой. Но с ней мы больше говорили о житейских и обывательских моментах, ее работе, биографии, приходе в политику. С вами хотелось бы обсудить юридические аспекты. Что именно вменяют Яне Антоновой? Какие ее действия послужили для следствия основанием считать, что она состоит в нежелательной организации?

Давайте начнем чуть с более раннего. Вы вообще хорошо понимаете конструкцию статьи 284.1 (статья уголовного кодекса за участие в деятельности нежелательной организации. — ред.), как она устроена и какие к ней в целом есть вопросы?

 Я в принципе неплохо понимаю, поскольку я сам привлекался 4 раза к административной ответственности по статье 20.33 (тоже статья за участие в деятельности нежелательной организации, но в рамках административного кодекса. 2 вступивших в силу решения по этой статье дают правоохранительным органам возможность возбуждать уголовное дело по статье 284.1 уголовного кодекса. — ред.)

А, ну то есть понимаете, что там есть целый комплекс вопросов еще до того, как мы переходим к обсуждению отдельно взятого дела. Там есть вопросы, почему эта статья была мертвой фактически 5 лет. С момента принятия до 2019 года попыток кого-то по ней привлечь не осуществлялось. Принимали ее, естественно, под предлогом, что если сейчас не принять, то страну заполонят иностранные агенты и все будет плохо. И это все делалось очень срочно.

Второй вопрос связан с тем, что ее конструкция полностью симметрична так называемой «дадинской статье», 212.1 УК РФ (Неоднократное нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования. Дела по этой статье могут возбуждать после трех вступивших в силу решений суда в рамках административной статьи 20.2. — ред.) , по которой высказался Конституционный суд. Он не признал эту статью полностью неконституционной, но высказался в том смысле, что, во-первых, там должны быть процессуальные гарантии. Во-вторых, должна быть продемонстрирована соразмерность. То есть, нельзя подходить к этому формально. Обвинение должно доказывать, какую конкретно общественную опасность представляют эти действия в каждом конкретном случае. В общем все это было пропущено мимо ушей. По делу Яны Антоновой и по другим делам, которые есть параллельно (Анастасия Шевченко в Ростове, Максим Верников в Екатеринбурге. — ред.), никаких попыток обсуждать со стороны обвинения вот этих критериев, установленных Конституционным судом, не имелось. 

Теперь, что касаемо самой Яны Антоновой. В ее случае особо наглядные нарушения, если называть это простыми словами, заключаются в том, что ни следователь, ни прокурор не сумели сосчитать до трех. Почему? Потому что, в обвинительном заключении это формируется таким образом, что Антонова была привлечена к административной ответственности трижды в течение одного года, после чего еще раз вышла на митинг памяти Немцова. Тем самым совершила уголовное преступление, привлекая внимание и участвуя в деятельности «Открытой Росиии». В чем тонкость состоит? В том, что для этой статьи 284.1 УК РФ важен не тот момент, когда было совершено то или иное деяние, а когда вступило в силу решение суда по статье 20.33 КоАП РФ. А вступает оно в силу, в случае обжалования решения суда первой инстанции, после решения Краснодарского краевого суда, который рассматривает апелляцию. Так вот в случае Антоновой статья 284.1 УК РФ просто не могла на нее распространяться, поскольку у нее не было двух привлечений в течение одного года.  

Что на это отвечают прокуроры и с чем соглашается суд? Они привлекают совершенно не относящуюся к этой истории норму административного кодекса о том, что если лицо не отбыло наказание (речь идет о неуплате штрафа, поскольку каждый раз по административной статье ее приговаривали к штрафам в 10 тыс. рублей. — ред.), то согласно статье 4.6 КоАП РФ она считается подвергнутым административному наказанию, как они посчитали, до 2021 года. Таким образом, по их логике, все эти 3 административки должны учитываться, и ни одна из них не сгорает по прошествии 1 года, так как не оплачен штраф. Что в этом неправильно? Неправильно в этом то, что статья 4.6 вообще про другое. Она про то, какие обстоятельства суд, который судит кого-то в административном порядке, может принять во внимание при определении административного наказания по новому эпизоду. То есть, привлекая Антонову к ответственности в 2019 году, суд при решении, какое наказание назначить, мог бы учесть, что у нее все еще не оплачен штраф 2017 года. Больше ничего суд в этой связи сделать не может. 

Мне эта ситуация кажется достаточно прозрачной. Притом, что мы (адвокаты по делу Яны Антоновой. — ред.) соглашаемся с тем, что видимо, будет обвинительный приговор в первой инстанции. По крайней мере, по тому, как это дело движется. Но предыдущий опыт показывает, что скорее всего, если не в апелляции, то в кассации приговор, вынесенный на основании такой арифметики, не устоит. 

Вы сейчас назвали аргументы защиты относительно процессуальных нарушений

Но это самый сильный аргумент, поскольку он самый очевидный.

 Да, а на чем еще строится позиция защиты, помимо него?

Ну есть еще сущностные вещи. Я вам сейчас процитирую из обвинительного заключения, как текстуально описывается то, что совершила Антонова: «С целью реализации своего преступного умысла Антонова Я. Г. 24 февраля 2019 года в период времени с 11:00 до 23:59 (более точное время следствием не установлено), осознавая общественную опасность своих действий, предвидя неизбежность наступления общественно опасных последствий в виде посягательства на основы конституционного строя и безопасность государства, находясь возле памятника Высоцкому по адресу … , продолжила участие в нежелательной на территории Российской Федерации иностранной неправительственной организации Open Russia Civic Movement — Open Russia (Великобритания), провела одиночный пикет в память оппозиционного политика Немцова Б.Е. и придала огласке данную акцию с помощью информационной телекоммуникационной сети Интернет». Здесь просто нужно вслушаться в музыку этих слов.

И вот возвращаясь к вопросу о том, что сказал Конституционный суд о недопустимости автоматизма в применении «дадинской статьи». В этом смысле с моей точки зрения мы говорим совершенно о симметричных вещах. О том, как вообще может работать механизм перехода из административной плоскости в уголовную. И то, что я процитировал, прокуроры на полном серьезе зачитывают  в суде. Здесь еще определенным маркером является то, что они не нашли ничего другого кроме того, как назвать Бориса Немцова «оппозиционный политик». Ведь кто он такой? Он бывший вице-премьер России, многолетний депутат, губернатор Нижегородской области. Как его при таких регалиях еще можно назвать? Ну конечно только «оппозиционный политик». Человек, который это писал, у него в голове была какая-то идея: все, что против начальства — плохо. И любой человек, который выступает против начальства — это плохой человек и его нужно как-то наказать. 

У любого уголовного процесса есть формально-юридическая составляющая и морально-общественная. И все, что я описал — предмет нашего разговора по второй части. Для публики может не так понятно все, что я говорил по поводу статей, сроков, учетов и так далее, но мне кажется вполне наглядным то, как эти люди, которые провели следствие и утверждали обвинение, представляют себе задачи уголовного правосудия. Вот так и представляют. 

Какой доказательной базой обладает обвинение?

Доказательная база очень простая. Из свидетелей у нас выступали в основном понятые, которые присутствовали при обыске и все. Еще было привлечено 2 или 3 человека, которые говорили о том, что Антонова была членом партии «Яблоко». А была ли она членом «Открытой России», они не знали. В обвинительном заключении описывается, что вина Антоновой подтверждается в том числе показаниями свидетелей. Но эти 2 или 3 человека ничего не сказали про «Открытую Россию». Тем не менее, я думаю, что в приговоре все равно будет написано, что вина Антоновой подтверждается показаниями этих самых свидетелей. 

   И был свидетель самый интересный. О том, как эта история закончилась надо говорить с другим адвокатом Александром Валявским или с координатором «Правозащиты Открытки» Алексеем Прянишниковым. Потому что начали мы ее копать еще когда я был в Краснодаре, а закончилось это уже в период карантина, когда я не мог туда приехать. Значит, что у нас было? У нас был некий человек по фамилии Сланов. Его показания — это единственное, что есть в деле по «Открытой России». Он говорил, что 24 февраля проходил по улице. В какой-то момент некая женщина подошла к нему и представилась координатором регионального отделения движения «Открытая Россия». По фотографии у следователя он потом опознал, что это была Антонова. Она ему представилась и спросила, не хочет ли он стать участником сетевого движения «Открытая Россия». На что он ответил, что ему это неинтересно и пошел дальше. Попутно она ему говорила, что целями движения «Открытая Россия» являются обеспечение равного доступа граждан к национальному благосостоянию и так далее. В общем цитируется этот самый манифест «Открытой России». Также вслед ему она кричала «Открытая Россия, вперед!», «Пусть смерть Немцова будет не напрасна!», «Мы помним тебя, Борис Ефимович!». 

У нас, естественно, возник вопрос, откуда этот свидетель взялся в деле. Потому что по его описаниям, он просто прохожий. При этом показания он давал 17 мая, а само дело завели в марте. Вопрос: откуда следователь вообще узнал, что такой человек, как Сланов, существует и что ему что-то известно об этом? В протоколе об этом ничего не говорится. Никаких предварительных материалов о том, что есть какая-то оперативная информация, что гражданину Сланову что-то известно об этом деле, в материалах тоже нет. Сланов не являлся на заседания суда для допроса и это продолжалось у нас в общей сложности с ноября 2019 года. 

За подробностями относительно продолжения истории со свидетелем Слановым мы обратились к координатору «Правозащиты Открытки» Алексею Прянишникову. 

Алексей Прянишников:

«…Наиболее ярким за последние 6 месяцев было заседание 17 февраля. Сторона защиты и представители СМИ с нетерпением ожидали в зале суда главного (и по сути единственного, поскольку все остальные свидетели, обозначенные стороной обвинения, отказались давать показания против Антоновой) свидетеля обвинения Савелия Сланова. До этого на протяжении нескольких месяцев сторона обвинения якобы предпринимала безуспешные попытки найти Сланова и обеспечить его явку в суд для дачи показаний. Однако всякий раз это «не получалось» («не получалось» я беру в кавычки, так как, зная возможности наших правоохранителей доставать из — под земли нужных им фигурантов политических дел, слабо верится, что по сути являвшийся штатным осведомителем органов Сланов был недоступен для привода в суд. Предполагаю, что стороне обвинения было невыгодно подпускать к Сланову в открытом судебном заседании с участием СМИ защиту Антоновой с её вопросами к Сланову, которые безусловно сломали бы показания, данные им на предварительном следствии). И вот, 17 февраля гособвинитель внезапно представляет в материалы дела справку от подстанции Скорой медицинской помощи, в которой было указано, что Сланов умер 9 февраля. Нас сразу же напрягла данная справка, поскольку, согласитесь, довольно странным выглядит, что при имеющихся у прокуратуры возможностях гособвинитель представляет еле живую справку из скорой вместо выписки из ЗАГСа, официально свидетельствующей о смерти гражданина. К тому же сомнения вызвал и факт активности одного из аккаунтов Сланова в соцсети «ВКонтакте» в период уже после объявленной прокурором в суде даты смерти. Мы решили проверить, действительно ли Сланов умер. Из разговора с матерью гражданской супруги Сланова мы выяснили, что он действительно умер, однако родственники при жизни испытывали по отношению к нему настолько неприязненные отношения, что не пожелали забрать его тело из морга для захоронения. Кроме того, мать супруги Сланова рассказала, что он на постоянной основе занимался выполнением различных поручений правоохранительных органов, большинство из которых — дача нужных показаний на людей, участие в разного рода провокациях, связанных с делами о сбыте наркотиков. Со слов тёщи Сланова, он якобы даже получал за это 15 000 рублей в месяц. 

Факт смерти Сланова не препятствовал приобщению судьёй к материалам дела и заслушиванию в судебном заседании показаний Сланова на предварительном следствии, так как суд не нашёл оснований не доверять его показаниям. Разумеется, при рассмотрении дела независимым и непредвзятым судом такого рода показания свидетеля, которые не были проверены на предварительном следствии посредством очной ставки со Слановым, а в ходе судебного разбирательства — посредством допроса свидетеля защитой, не могли бы лечь в основу обвинения, а дело безусловно развалилось. Но мы живём и работаем в иной системе координат, и такого рода «доказательства» (вновь в кавычках) признаются судам вполне удобоваримыми.»

Илья, а зачем вообще следствию и обвинителю нужен был свидетель Сланов?

Затем, чтобы сказать, что речь идет о сетевом движении и процитировать какие-то куски, которые Антонова кричала. Ну вы себе представляете нереальность этой ситуации? Когда в спину проходящему незнакомому человеку женщина кричит «Вступайте в нашу сетевую организацию, Наша задача — …». Такое скорее вписывается в рамки какого-нибудь Национально-освободительного движения. В общем Сланов был нужен для того, чтобы можно было в приговоре написать мол «Антонова говорила такие-то слова».

Мы не думаем, что Сланова убили, чтобы не было конспирологий. Мы вообще не считаем, что эта история важна для кого-то из следователей, оперативников или прокуроров, чтобы кто-то всерьёз обсуждал ликвидацию лжесвидетеля. Это такой плохой шпионский триллер. Мне просто представляется, что на это дело махнули рукой гораздо раньше, чем Сланов умер. Не в том смысле, что решили от него отказаться. Они не откажутся и приговор будет. Но в том смысле, что никто не стоял уже сверху с нагайкой и не подгонял. Например, первая судья, которая начала это рассматривать. Она провела 2 заседания, мы приходим на третье и на двери ее кабинета висит бумажка, что судья уехала учиться и поэтому будет другой судья. Что это было? Сразу пошла коспирология, что судья, опасаясь такого резонансного дела, вывела себя из процесса. Я не думаю, что это так. Я думаю, что судья действительно поехала учиться и назначили другого, потому что на тот момент уже похоже, что такого серьёзного оперативного сопровождения этого дела не было видно. 

Так что, я не могу сказать, что Сланова жалко, человек он скорее всего был дряной. Но мне он гораздо более интересен, как маркер в этой истории. Следствие мало того, что ошиблось в датах (они могли спокойно дождаться очередного поста Антоновой в фэйсбуке, после чего с чистой совестью идти более менее в рамках закона). Они рано завели дело, рано пошли его реализовывать с использованием этого лжесвидетеля. В итоге получилось то, что получилось. Коллеги, которые хорошо разбираются в регионах, говорят, что это такой кубанский стиль, немного расхлябанный, раздолбайский, Из центра сказали сделать, значит, мы сделаем. Не сказали сделать хорошо, значит, сделаем, как получится.

Яна Антонова — это случайная жертва? В чем, на ваш взгляд, причина возбуждения уголовного дела в отношении нее?

Я не знаю, по какому принципу они выбирали свои мишени. Я не знаю, чем с их точки зрения Антонова отличается от Шевченко. Это такой черный ящик. Ноя  не уверен, что для нашей работы вообще важно это понимать. Может для политиков или правозащитников, которые выстраивают свои линии поведения, важно знать, как это все работает. Но поскольку мы юристы работаем по фактам, нам генезис этой ситуации не так интересен. Политическое это дело? Да, политическое. Фальшивое? Да, фальшивое. но мотивация людей, которые за этим делом стоят, в данном случае мне непринципиальна. 

Все дела по 284.1 — это локальные истории или они курируются из Москвы?

Я думаю, что курируются, потому что они все поперли синхронно и в одном и том же стиле с поправкой на разных людей и разные регионы. Конечно, какая-то команда была. Почему именно в это время, именно по этой организации и именно в такой форме? Опять же, я не знаю.

Статья 284.1, как и другие статьи уголовного кодекса, предполагает «вилку наказания». В данном случае она начинается от штрафа и вплоть до 6 лет лишения свободы. На ваш взгляд, какова вероятность, что кому-то из фигурантов дадут реальное лишение?

Я не хочу заниматься такими мрачными пророчествами. Мы знаем, что в единственном на сегодняшний день случае, который дошел до вступления приговора в силу, наказание назначено в виде исправительных работ (Дело Максима Черникова в Екатеринбурге. — ред.). 

Когда мы планировали обращаться в Конституционный суд, то мы отмечали 2 момента. Прежде всего, это конституционно-правовая неопределенность на фоне решения по делу Дадина. А во-вторых, полностью отсутствует судебная практика и судье не на что опереться. То есть, у него нет приговоров других судов, ни разъяснений Верховного суда. Вот сейчас у нас появилось первое решение, которое представляет собой судебную практику в единственном числе. Вот это и может быть ориентиром для судей в делах по этой статье. Известно ли мне что-то, почему в других делах подход может быть другим? Нет, неизвестно. 

Раз уж мы вспомнили Анастасию Шевченко, то задам такой вопрос. И Шевченко, и Антонова —  самые первые фигуранты в рамках этого дела. Обе — женщины, обе — из южных регионов, обе — а одиночку воспитывают детей. Но при этом мы видим, что в отношении Анастасии Шевченко гораздо более суровый подход, в том числе и по мере пресечения. На ваш взгляд, почему такая разница в подходах?

Я не знаю, почему. Думаю, что из Москвы поступила только основная команда «давайте что-нибудь на тему «Открытой России». А контролировать и водить за руку регионы, вот я такого уже не вижу. Может быть у Шевченко уже другая ситуация. Но мое впечатление, глядя на краснодарскую ситуацию, что приняли к сведению и к исполнению, а саму стилистику работы оставили на местных товарищей. Почему они работали так, а ростовчане иначе? Понятия не имею. Я вижу паттерн, о котором вы говорите, что это женщины с детьми. Но я не вижу за этим паттерном никакого конкретного злого умысла. То есть, я не могу себе представить в Москве какой-то черный кабинет, в котором сидит чиновник Администрации Президента и говорит: «Так, давайте по «Открытой России», но только чтобы обязательно женщины и обязательно с детьми, подберите нам таких фигурантов». Ну это какая-то сюрреалистичная сцена. Я думаю, что спустили команду, например, по линии Центра Э. У них могли спросить: «На кого у вас что-то есть? Если ни на кого нет, то найдите». В общем генезис мог быть примерно такой — команда из центра, а инициатива с мест. 

   Как адвокат, скажите, насколько статья 284.1 соответствует понятию правовое государство?

Ни насколько вообще. Она вся состоит из дырок. В часть из них уже вложил персты Конституционный суд, комментируя «дадинскую статью». Сам факт, что третий или четвёртый административный проступок просто в силу того, что он третий или четвертый, становится уголовным, это очень неудачная правовая конструкция. И то, что она с конституционной точки зрения сомнительная сказали даже такие люди, как господин Зорькин и иже с ним, которые если и юристы, то очень своеобразные юристы, скажем так. 

Тема этой статьи — нежелательные организации. Что такое вообще нежелательная организация? Почему у нас прокуратура определяет организацию нежелательной, по каким критериям? Где там механизмы защиты от произвольного решения? Как вы идентифицируете организации? Никак. Мы показываем пальцем на человека и говорим: «ты участник такой-то организации, вот этой самой». Как мы это доказываем? Никак. Ну в крайнем случае есть показания свидетелей. И никакого другого механизма в рамках этой статьи, вообще говоря, существовать не может. Ну или во всяком случае она его не требует. Поэтому к этой статье масса вопросов. Я думаю, что единственно возможное решение для нее это то, что просто в следующей постпутинской версии уголовного кодекса ее не станет. Эта неудачная и не в добрый час рожденная норма просто схлопнется в сингулярности, и мы о ней будем вспоминать как о курьезе. Излечить ее и как-то сделать более вменяемой, я не знаю, каким образом возможно.  

В последнее время мы привыкли к тому, что оправдательных приговоров по политическим делам не бывает. И фактически победой становятся обвинительные постановления суда, но с наказанием гораздо более мягким, чем просило обвинение. Ну, как например, в деле Кирилла Серебренникова или Юрия Дмитриева. В деле Яны Антоновой какое решение суда защита будет считать своей победой?

Я вообще не считаю правильным такой разговор. Адвокату не следует делать прогнозы по своему делу и тем более по чужому. Просто зачем? Я не думаю, что наше с вами интервью посмотрит судья, который приговор будет выносить. Чисто гипотетически я сейчас скажу: «Я считаю, что приговор будет таким-то». А зачем я это сказал? В какую это сторону повлияло на приговор? Эти предположения может строить человек, который не отвечает лично как профессионал и как юрист за исход дела, но я такие предположения строить не буду. 

В конце хочу задать вопрос, на который я не могу для себя найти ответа. Возможно он имеется у вас, как у человека, для которого суд — это одно из мест работы. Всех этих судей, прокуроров, следователей, участвующих в политических делах, нисколько не посещают угрызения совести? Ведь они досконально знают все материалы дел, знают все личные трагедии, которые переживают их фигуранты (как например, история с умершей в интернате дочерью Анастасии Шевченко), знают, каким пыткам подвергаются люди (как например, Руслан Костыленков из «Нового величия» или фигуранты дела «Сети). И ведь они наверняка прекрасно понимают, что в большинстве своем эти люди невиновны. Но тем не менее, они выносят свой приговор и ломают людям жизнь. Как они со всем этим живут? Происходят ли у них какая-то рефлексия по этому поводу? Или у них уже настолько произошла профессиональная деформация, что все это работает по принципу конвейера и не заставляет особо задуматься над судьбой отдельного подсудимого?

Слушайте, есть старая песня Городницкого «Что снится ночью прокурору?», которая на этот вопрос ответила задолго до нашей беседы. Все у них нормально. Люди, для которых такого вида работа вызывает душевные проблемы, просто не работают по этим делам. Механизм очень простой. Про каждого судью председатель суда знает, что это за человек. И дело, хоть сколько-нибудь чувствительное с политической точки зрения, в котором начальство заинтересовано и в котором не может быть никакого результата кроме того, который желателен начальству, оно просто не будет отдано судье, который способен проявить слабину. Те люди, которым дают эти дела, слабины, как правило, не проявляют. По разным причинам, люди вообще разные. Кто-то может действительно считает, что он часть вот этой системы, охраняющей государство, и наоборот хорошо делает. При этом он может даже считать себя гуманным человеком, размышляя следующим образом: «вот я осудил этого зловредного оппозиционера, но я же дал ему по минимальному, я же не зверь». Они могут разными способами себя оправдывать. Кто-то цинично на это смотрит, кто-то смотрит так, думая, что он делает хорошее дело. Человек в общем приспосабливается ко всему, в том числе и к такой работе. 

Желаю вам удачи в суде и оправдания вашей подзащитной